НА ГЛАВНУЮ

ОПИСАНИЕ СТРАННОГО СОБЫТИЯ

ЧАСТИ 1 2 3 5

Часть 4

Обедать снова остановились в поле и, как вчера, подремали, пока лошади отдыхали. А вечером прибыли в Серпухов и были приняты у градоначальника и он гнул спину перед моим спутником, который в свою очередь заискивал передо мной. Ко мне же градоначальник относился как к заморскому чуду и, видно, почти не боялся. Даже при свечах мой элегантный костюм из дорогого сукна выглядел не лучшим образом, весь измятый после сна на лавке, а брюки от долгого сидения утратили заутюженные стрелки и на коленях пузырились. Я нашёл простой выход, вспомнив рассказы знакомого пожилого моряка. В юности он тоже носил брюки из натурального сукна, тогда синтетики ещё не было. Матросы на ночь, сбрызнув водой, клали брюки под матрас и утром они выглядели как выутюженные. Я уложил свои брюки под перину. За ночь они разгладились подо мной, но с перины переняли мелкие пушинки, сильно заметные на черном сукне. Пришлось отдать слугам для чистки и после влажной щётки наглаженные стрелки исчезли. Наутро к нашему выезду, пока мы завтракали, приготовили нужные бумаги и за нашей каретой поехали два чиновника в коляске на паре лошадей. Через три часа мы прибыли в поместье. Среди деревни стоял одноэтажный деревянный барский дом. Впереди палисадник с акациями и цветником, рядом пруд ужасного вида – из него пила скотина и весь берег взрыт копытами. Приказчик отпёр барский кабинет и вручил нам все документы, в которых пожилой барин числился недорослем. Оказалось, это потому, что он никакого чина не имел, поскольку никогда не служил из-за неразвитости одной руки, коей, впрочем, весьма ловко держал хлыст для усмирения собак на охоте, а дома для пущего проворства слуг. Пока я осваивался с барским домом и босыми слугами, перед домом собрались крестьяне и стояли толпой, в страхе дожидаясь перемены судьбы. Чиновники представили меня, все крестьяне разом упали на колени. После недолгой церемонии, вернулись в дом, с нами пошёл поп в старенькой рясе и рваных сапогах, да земский староста в лаптях. Поп сказал, что нужно отслужить молебен, а староста посетовал, что положено барина угощать, да у мужиков ничего нет, у многих до нового урожая и хлебца не хватит – из одной почти мякины пекут; ребята мрут, мрут и взрослые. Попу я дал на храм сто рублей и он бросился целовать руку, я не допустил. Народ от барского дома начал перетекать к церкви, а мне стали показывать барское хозяйство. За домом – фруктовый сад, слева от дома – амбары, кладовые, ледники, погреба, справа – конюшня и скотный двор. Запасы у старого недоросля оказались несметны: в горшках, кадках бочках, ларях хранились варенья, соленья, большей частью подпорченные и плесневелые, сушёные грибы, ягоды за несколько лет… При этом, он жил один и гостей принимал не часто. Хлеба уже посеяны, а в житницах ещё полно зерна. Приказчик сказал, что барин собирался выгодно продать по самой высокой цене. Я распорядился ревизовать запасы, порченое выбросить, а излишки достать для угощения крестьян, кроме того, зарезать крупного телёнка и взять из запасов зелена вина, т.е. водки, а для господ – наливок и настоек. Затем все отправились в церковь. Пока шёл молебен, народу прибавилось, пришли ещё из двух деревень и толпились перед церковью, не вмещаясь в неё. Когда я выходил из церкви, на меня уже глядели без страха, видимо, сочтя, что барин добрый. Вместо мужичьего угощения оказалось угощение барское. К его началу все и я сам, сильно проголодались. Мне с чиновниками накрыли отдельный стол, с нами сели священник и земский староста. Чего только не было на нашем столе! У чиновников прямо глаза разбегались от изобилия, что уж говорить о попе со старостой. Впрочем, и крестьян угощали отменно, хоть после первой чарки закуски шли плохо, зато после второй, когда хмель победил скованность, стали жадно есть, прекратив разговоры. Тут я поверил старосте, что у крестьян хлеб из мякины! Одёжа у всех бедная, редко кто в лаптях, а больше босые. На мой вопрос – не прибедняются ли крестьяне, надев самую ветхую одежду, надеясь меня разжалобить – поп ответил, что другой одёжи у мужиков нет, в этом он может побожиться. Тогда я спросил, отчего у весьма небедного хозяина совсем нищие крестьяне. Мне объяснили, что у покойного крестьяне были на барщине по шести дней в неделю, а на себя могли работать лишь по воскресеньям, а то и ночью, где ж тут разбогатеть. Даже чиновники, коих трудно было заподозрить в чрезмерной жалости к крестьянам, считали что шесть дней барщины – много. Я стал расспрашивать, какая повинность более распространена и тут встрял поп, до того сидевший молча. Он бывал в Серпухове у благочинного, а, случалось, и в Москве, говорил с людьми и видел, какая бывает жизнь. Он растолковал мне про оброк – подушную оплату, что намного легче барщины. Не дав чиновникам раскритиковать попа, я прямо за столом объявил, что заменяю барщину оброком. Что тут сделалось! Все замерли, многие заплакали. Поп объяснил всеобщий столбняк неспособностью поверить в свалившееся счастье. Закончилось веселье уже в сумерках. Один из серпуховских чиновников во хмелю осмелился критиковать меня за излишнюю доброту: так-де и на шею скоро сядут! Я подумал, что, пожалуй, не успеют, не надолго я сюда явился, зато будет у них в жизни хоть одно приятное воспоминание! На другой день серпуховские чиновники опохмелились, плотно позавтракали и отправились восвояси, а я с московским чиновником на коляске покойного барина поехал смотреть две другие деревни. Из них первая не уступала размером той, где барская усадьба, зато другая, стоящая на отшибе и сама по себе крохотная, ещё уменьшилась недавним пожаром, унёсшим половину домов. Пахотной земли поблизости нет, одни луга да лесок, зато открывалась Ока и это место мне более всего понравилось, правда, был у деревни один существенный недостаток – её название. Его и писать неловко: …уково. Чиновник, однако, сказал, что это пустяк, всего-то и надо будет заменить две буквы и станет Обухово. Такие случаи не диковина, недавно возле Дмитрова барыня переименовала деревню П…здёнки в Поздёнки. Новое название меня устроило, так его и приняли.

После обеда отправились в Москву с таким расчётом, чтоб заночевать в Серпухове, а следующую ночь – на постоялом дворе, рекомендованном серпуховскими чиновниками, сказавшими, что до Москвы не восемьдесят, а более ста вёрст; видимо, я ошибся, считая от автомобильной кольцевой дороги, кроме того дорога без асфальта весьма извилиста, чтоб обойти всякие препятствия. Постоялый двор оказался ещё страшней крестьянской избы. Нам, большим господам, отвели отдельные комнаты и когда я стал раздеваться, вдруг увидел в ярком свете от трёх свечей, что из всех щелей лезут тараканы и клопы. Лёжа в постели, я с ужасом смотрел на потолок, куда взбиралась эта нечисть и затем сыпалась на меня. Я задул свечи и закутался с головой, но под утро проснулся весь искусанный и принялся зажигать свечу от лампадки под иконой. Вся моя постель кишела клопами и я решил никогда больше не спать на постоялых дворах. За тонкой перегородкой слышно было, что мой спутник тоже не спит. Я предложил ему выезжать, лишь рассветёт и он с радостью поддержал меня, тут же отправившись будить кучера. Поспали мы в обед, пока отдыхали лошади.

Вернулся я измученный, Алексей распорядился топить баню. Ужинали мы вдвоём допоздна и я выпил рюмку водки. Надо заметить, что водка, даже для аристократической глотки отдаёт сивухой, поэтому её принято маскировать, причём сортов её великое множество: анисовая, перцовая, гвоздичная, имбирная – всех не упомнить. Алексей, разумеется, одной рюмкой не ограничился, да ему и штоф был нипочём. Я рассказал о поездке, упомянул и о клопах, он посмеялся, для него это привычно. Теперь, когда есть место для мастерской, где никто не будет мешать, а, главное, можно соблюдать секретность, нужно построить мастерскую и найти мастеров, да назначить им достойную плату, чтоб старались. Решив так, пошли спать.

Рано утром вдвоём явились к царице. Она распорядилась искать мастеров, ещё Алексей предложил использовать для стройки полроты инженерных войск (оказывается, такие уже были). После ухода Алексея, царица ещё расспрашивала меня о поездке, как и Алексей смеялась над моим ужасом перед клопами, из чего я вывел, что эта нечисть знакома даже царям! Про себя же я сказал, что в Арктике я клопов никогда не встречал. Царица со знанием дела объяснила, что сверху от насекомых защищает балдахин, а ножки кровати ставят в корытца с водой, причём кровать ставят поодаль от стены.

В приёмной меня дожидались фрейлины и статс-дамы, в том числе Прасковья Александровна Брюс. Завладев мною, стали требовать танцев, я повиновался. Больше часу я играл разные мелодии, вконец уморив танцующих дам, сели отдыхать. Из статс-дам одна Прасковья Александровна обучалась вальсу, но другие статс-дамы танцевали не хуже неё и фрейлин, очевидно, эта зараза уже стала расползаться, к тому же, кто-то им играет. Оказалось, среди фрейлин есть клавесинистки или чембалистки (иногда клавесин называли «чембало»), они запоминали мелодии и играли их потом, хоть и не совсем верно. В качестве нового развлечения я предложил им сказку. Поначалу предложение не приняли всерьёз, но это была «Снежная королева» Андерсена и вскоре все без исключения слушали, затаив дыхание. В какой-то момент к нам вошёл молодой придворный и вздумал отвлечь одну из фрейлин, на него так все зашипели, что он мигом ретировался. Таких сказок здесь не знали, видно Андерсен ещё не родился, как не родились и братья Гримм, у меня появилось новое амплуа – сказочника. «Снежная королева» – длинная сказка, пока я рассказывал, мои слушательницы плакали и смеялись, а счастливый конец сделал и их счастливыми. За обедом царица узнала о том, что я рассказываю сказки, да столь увлекательно, что не грех и взрослым послушать. После обеда царица пригласила к себе и шутливо попросила рассказать сказку и ей. Я понял, что она стесняется своего любопытства и шутливо заверил, что никому не скажу, чем занимается российская императрица. Между тем, учитывая её национальность, я не медля начал одну из самых кровожадных сказок братьев Гримм. Стараясь использовать весь артистизм, коим, надеюсь, наградил меня бог, я то повышал, то понижал голос, то изменял его, в зависимости от роли, нагнетал страху и Екатерина, забыв, что она императрица, как ребёнок с ужасом ждала, что ещё предпримет свирепый людоед. Когда я закончил, она в задумчивости сказала: «Я в детстве слышала похожие сказки, но твоя самая лучшая». Имена и названия в сказке я употреблял немецкие и царица ещё несколько времени предавалась воспоминаниям, затем спросила, откуда в Арктике знают немецкие сказки? Я ответил, что в моей стране так много для неё удивительного, что одно перечисление чудес займёт много времени. Всё же царица хотела узнать, откуда мне известно, что за Архангельском есть фосфор а возле Москвы годный на хрусталь песок. Коли я прозреваю недра, не могу ли я также прозревать и время, ну хоть только для неё. Добыча явно шла на крючок! Требовалась большая осторожность, такая умная женщина враз распознает фальшь. Я уверенно подтвердил свою способность читать её будущее, но мне требуется звёздное небо и отсутствие посторонних. Для меня это гарантировало секретность и создавало мистическую обстановку, кроме того, оставалось время до темноты, чтоб обдумать своё предсказание. Екатерина очень взволновалась от предстоящего чуда. Она стала обдумывать, где бы нам с ней уединиться. Это оказалось очень нелегко: мы оба постоянно были перед глазами множества людей. Я уже пожалел об излишних сложностях и предложил авантюрный план – скажу Орловым, что еду с ночёвкой в Симонов монастырь и явлюсь в назначенное Екатериной место. Её это не устраивало потому, что требовало много времени, а ей хотелось немедля, сегодня же! Тогда я придумал простой выход. Поскольку, как я понял, она боится только Григория Орлова, на него одного и следует ориентироваться; я предложил посвятить его в наше предприятие, более того, взять участником, точней, нашим охранником, а поскольку он захочет узнать предсказание, можно не говорить ему истину, но каждый из нас сообщит ему то, что мы придумаем для него. Хитрый замысел понравился, царица послала за Григорием, а пока выдумывали ложную версию для него на тот случай, если предсказание окажется не желательным для разглашения. Я предложил сказать ему, что столица Российской империи скоро перейдёт в новое место вместе с императрицей, поскольку это мне уже известно. Царица принялась выпытывать детали: где это место, да когда тому быть, но я отпёрся незнанием таких деталей. Я прибавил ей забот, то ли будет вечером! Чтоб не сойти с ума в ожидании нового предсказания, царица захотела смотреть как танцуют вальс. Позвали фрейлин и пошли к клавесину. Недолго посмотрев на танцующих, царица изъявила желание самой поучиться, взяв партнёром первую свою статс-даму. Ученицей она оказалась превосходной, да и Прасковья Александровна неплохой учительницей, так что на третьем или четвёртом танце они прилично вальсировали. Сев отдохнуть, царица высказала пожелание посмотреть, как танцуют вальс дамы с кавалерами, пусть-де вскоре обучат нескольких из её придворных. Фрейлины немедля бросились исполнять и через несколько минут привели молодых кавалеров уже обученных вальсу. Я заиграл, фрейлины с кавалерами закружились, а государыня, глядя на них, сказала, что танец сей чересчур вольный, слишком близки партнёры и что многие из старшего поколения сочтут его оскорбляющим приличие. Но уж коли в Арктике его танцуют, то и нам не зазорно! Отчего все захлопали в ладоши. Царица ушла, мы продолжили танцы, причём стали обучать новых кавалеров, чтоб всем хватало, но вскоре меня пригласили к царице. У неё находился Григорий и он уже был осведомлён о моей способности предсказывать. Ему тоже хотелось узнать своё будущее и я заверил, что смогу это сделать хоть завтра, только прошу не афишировать мою способность, не то не будет отбоя от желающих. Григорий обещал, только захотел получить предсказание сегодня же. Но я, помня, что дёшево всё, чего слишком много, объяснил, как мне трудно это делать, сразу много не получится. Григорий согласился ждать, а для Фике – так он называл Екатерину, не достаточно ли находиться без свечей у окна, а он проследит, чтоб в соседних покоях никого не было. Ничего себе позволять я не намеревался, но это было хорошей подготовкой интимности, да ещё и с помощью соперника, разумеется, я согласился, затем снова отправился развлекать дам. Но теперь уже Григорий не находил покоя в ожидании предсказаний, хоть и для Екатерины – лишь зажгли свечи, он стал прибегать без конца, спрашивая, не пора ль? Я втолковывал что надо дождаться звёзд, а он переживал не помешают ли тучи, словом надоел мне и, особенно, дамам. Наконец, по его мнению, пора настала и он призвал меня от имени государыни. Я, как бы нехотя, расстался с дамами и не спеша, нервируя Орлова, пошёл к царице, она была в той же кондиции, что и Орлов. Я и ей помотал нервы разговорами о танцах, но Орлов почти грубо меня прервал, сказав, что уходит со свечами, а когда всё закончится, мы должны громко позвать. Мы с Екатериной подошли к окну а Григорий унёс свечи. Стали видны звёзды. Я нашёл руку Екатерины, взял за ладонь и молча замер. Она молча, не двигаясь ждала. Через одну-две минуты я сказал, что мне открылось будущее, но страшно сообщать его Екатерине. Она настаивала и я горестно сообщил ей, что вскоре, возможно нынешним летом, она заразится болезнью, передаваемой половым путём. Я не был уверен, знает ли она о сифилисе, но она поняла. Сжав мою ладонь, сколько-то молчала, потом изменившимся голосом спросила: «Можно ли сего избежать?» – «Разумеется, – ответил я, – для того и пророчества, чтоб избегать нежелательных событий, но если ты хочешь сейчас узнать, как тебе надо поступить, то я этого сказать не могу, оставим до другого разу, только новость такая, что лучше её никому не сообщать». Не давая времени на раздумья, я громко позвал Григория Григорьевича, он немедля примчался с подсвечником, погасив при этом две свечи, но не стал их разжигать, а спросил, глядя на Екатерину, каков результат? Она уже взяла себя в руки и сообщила, что ей предстоит царствовать в новой столице. Я сослался на сильное утомление от этого действа и просил отпустить меня, тут же уехав без ужина.

Алексей время не терял, он нашёл отменных кузнецов, а токаря сманил с пушечного двора. На завтра ему предстояла встреча с командирами инженерных войск. Мы собрались ужинать, а Алексей вспомнил, что мне принесли записку и дал её мне. Прислал её адъюнкт Зайцев, тот самый, коего Григорий Орлов использовал в качестве моего экзаменатора. На ней было написано: «Его Высочеству Великому князю Медведеву». Он писал о приезде Ломоносова, который надеется на встречу со мной и просит сообщить, когда ему будет это позволено. Я не мог допустить, чтоб этот великий человек униженно ждал встречи с заурядным авантюристом и, отказавшись от ужина, несмотря на поздний час, помчался к Зайцеву.

Ломоносов оказался рослым и крепким, почти как Орловы, одет был по-домашнему, без парика, лыс гораздо более чем я. Зайцев представил нас друг другу со всеми титулами и Ломоносов поклонился мне; я просил впредь мне не кланяться и пожал руку великому человеку. Зайцев спросил позволения сесть Ломоносову, поскольку у него больные ноги. Я поспешно согласился и просил вести себя при мне свободно – в моей стране таких церемоний нет. Уже зная здешние дороги, я мог понять, каково было больному человеку совершить такой переезд, тем более, с такой быстротой. Сколь же велико было желание учёного увидеться со мной! Ломоносов не стал учинять мне допроса как Григорий Орлов, чтоб разоблачить меня. Он сразу стал выяснять, возможно ли мореплавание Сибирским океаном в Ост-Индию. Я отрицал категорически – прорваться через Ледовитый океан хоть и можно, но риск не оправдан. Ломоносов предполагал, что в высоких широтах льда нет, об этом говорили китобои, промышлявшие у Шпицбергена. Я объяснил, что с запада Шпицберген омывает тёплое течение, доходящее до Кольского полуострова, потому там мало льдов, но к северу и востоку от Шпицбергена лучше передвигаться не на судах, а на собачьих упряжках. Я всё объяснил уверенно, с хорошим знанием подробностей, Ломоносов заметно сник, ведь он долго и глубоко изучал эту проблему, а тут вдруг оказалось, что весь труд напрасен! Я понял, что он хотел не только стать новым Колумбом, но и оживить родной ему Север. Нужно дать ему другую, соизмеримую с прежней, но реальную идею. Не слыхал ли он от поморов об угле на Шпицбергене? А ведь там его очень много и можно использовать для пароходов. Я нарисовал паровую машину, пароход, описал принцип действия. Уныние сменилось восторгом. Попросил карту, там ещё не было Мурманска, вместо него на берегу Кольского залива – Кольский острог или Кола. Рядом с Колой залежи фосфорного минерала; следует добывать его, возить пароходами в Архангельск и там делать спички из сплавного леса, затем на пароходах везти в Европу. Большое производство на дешёвом сырье будет вне всякой конкуренции. Ломоносов был не дилетантом, он моментально схватывал идеи и мне было легко объяснять ему любые понятия. Как химика его очень заинтересовали спички и он собирался немедля приступить к опытам по их приготовлению, поскольку из их состава я мог назвать только фосфор и серу. Не забыл я сказать и о поддержке государыней проекта фабрикации спичек. Между тем, пока шла беседа, нам подали ужин, мы, не заметив, его проглотили и Ломоносову подали пиво, а я отказался, сказав, что предпочитаю не бегать ночью с постели; Ломоносов же, по его словам, без пива не мог жить. Уехал я очень поздно и провожая меня, Зайцев сообщил, что государыня ещё 2 мая подписала указ об отставке Ломоносова от службы. Он выехал из Петербурга до получения этой новости и узнал её только в Москве от Зайцева. Я сказал, что утром буду просить государыню переменить своё решение.

Увлёкшись Уралом, Алексей начал рано вставать. Он заводил нужные знакомства, собирал сведения и, по-моему, сколачивал группу соратников, пригодных не только пити вино, но и творити дело. Не забывал он и мне содействовать. Утром прибыл премьер-майор, обязанный мне помогать, узнал мои проблемы и сказал, что это пустячная задача. Он пошлёт со мной в Обухово офицера и тот будет осуществлять руководство стройкой. Завтра туда отправят обоз со всем необходимым, а также солдат для работы. Лишь ушёл премьер-майор, появился Григорий. Я стал просить его ходатайствовать вместе со мной перед государыней за академика Ломоносова. Григорий захотел прежде узнать суть дела, поехали к Ломоносову. Тот рассказал об интригах в академии. Осмелился вступить в разговор Зайцев. Он сказал, что все академики жаждущие отставки Ломоносова, не стоят его одного, я подтвердил слова Зайцева. Неожиданно Григорий спросил, как смотрит Михайло Васильевич на постройку новой столицы на Урале. Ломоносов был очень удивлён таким оборотом. Я ему объяснил, что «окно в Европу» уже есть, теперь надо поднимать промышленность, осваивать Сибирь, торговать с Востоком… Четверти часа хватило увлечь Ломоносова, но меня ведь слушал и Орлов, убеждаясь в правильности моих доводов. Ломоносов сказал: «Тот, кто построит столицу на Урале будет велик не менее Петра!». Видимо, именно эти слова оказались решающими для Григория и с этого момента он стал целеустремлённо собираться на Урал. А сейчас он велел Ломоносову ехать с нами к государыне.

В кабинет царицы мы вошли вдвоём, оставив Ломоносова дожидаться её решения. Однако наше ходатайство оказалось напрасным: ещё три дня назад царица свой указ отменила. Но этого Орлову теперь было недостаточно, он требовал, как теперь говорят, «возместить моральный ущерб», тем более, что академик примет активное участие в предприятиях г-на Медведева. Я подтвердил это и рекомендовал Ломоносова как самого большого знатока Севера, имеющего связи и с учёными, и с купцами, и с моряками, и с поморами. Он незаменим для многих наших затей, и в оружейном деле его можно использовать. Григорий вышел за Ломоносовым, царица встретила его у самой двери, чтоб не дать поклониться. – «Мне сказывали, вы больны, а я вижу – вы совсем молодец! Рано давать вам отставку, надо ещё потрудиться для пользы России. Третьего дня я, размыслив, отменила указ об вашей отставке, а ныне решила ещё и в чине вас повысить. Прежде вы, кажется, коллежским советником были, теперь будете пожалованы статским советником с повышением жалования». Увезли его на карете с царскими гербами.

Царица, видимо, хотела мне что-то сказать, но ей мешал Орлов. Я сослался на срочные дела, пообещав к вечеру явиться. Однако, управился я значительно раньше: попросил Алексея пристроить найденных им мастеров к обозу и вернулся к царице. Григорий уже убрался и мы могли открыто обо всём говорить. Разумеется, Екатерину интересовало сейчас только моё предсказание, она хотела узнать больше, чем я ей открыл. Но это не так просто, нужно дождаться определённого положения звёзд. Тогда она спросила моего совета, что ей делать для своей защиты. Я напрямую спросил, верна ли она Григорию. Немного смутившись, она твёрдо сказала, что ни разу ему не изменила. Выходит, сказал я, только он может быть для тебя источником заразы. Екатерину прорвало: «Кобель он паршивый, ни одной блудницы не пропустит! Я всегда боялась, что он принесёт мне болезнь, но что же мне делать, я не могу его прогнать, я его боюсь!» – Это признание мне и было нужно, чтоб после не мучила совесть за моё вероломство. Приятно стать рыцарем беззащитной дамы. – «Если ты боишься Орлова, я тебе помогу, но ты не должна изменять своё отношение к нему, чтоб он ничего не заподозрил». Я рассказал о новом городе Магнитогорске, где Орловы собираются фабриковать новое оружие, но я лучше обеспечу оружием Екатерину, ну а новый город на Урале для государства будет очень полезен, особенно у Магнитной горы. Похвалил я Алексея за его организаторские способности, а Екатерина обвинила Григория в лени и праздности, нежелании делать что-либо полезное для государства, при том, что он, будучи необразованным, был очень умён и сообразителен. Мы решили всячески поощрять Орловых в их стремлении построить новую столицу, а пока они будут на Урале, я помогу Екатерине утвердиться на царском троне и создать защиту от Орловых, имеющих сильное влияние в гвардии. После этого я напомнил о своём намерении взять Екатерину в полёт. – «Полно, возможно ль?» – Я не стал ничего доказывать и объяснять, а просил купить для меня шёлковой ткани, количество которой я уже вычислил в аршинах. Она удивилась, зачем мне столько, ведь этого хватило б нарядить всех придворных щёголей, но я уверил, что полётом она продемонстрирует своё могущество и получит дополнительную защиту от врагов. Неожиданно в кабинет вошёл Григорий. Он везде вёл себя бесцеремонно, к царице входил в любой момент без доклада, хоть бы у неё в это время шёл большой совет с важными государственными людьми, лежал на диване, когда она принимала министров. Он сказал Екатерине, что намерен надолго уехать по делу. Она, как бы огорчась, спросила, куда и для чего. Орлов рассказал об уже известном ей проекте новой столицы на Урале. Екатерина ни слова не сказала против, более того, припомнила и моё пророчество, при этом она изобразила скорбь и по-бабьи сокрушалась, как же ей одной справиться. – «Небось, справишься!» – Он хлопнул её по плечу, как мог бы хлопнуть служанку, не стесняясь меня и царица покраснела от унижения. Грубость Григория с царицей меня уже не удивляла, зато Екатерина удивила своим лицемерием, превосходно изобразив огорчение предстоящей разлукой.

Григорий стал просить участия Екатерины в этом деле, она с излишней, возможно, поспешностью обещала во всём помочь. А мне сказала, явно рассчитывая на Орлова, что придворные дамы потеряли терпенье, меня дожидаясь, а Прасковья Александровна и вовсе сна лишилась – что я такое с ней сделал? Орлов громко засмеялся. Я серьёзно сказал, что мне не пристало заводить в России шашни, у меня здесь серьёзная миссия, кроме того Прасковья Александровна замужняя женщина… Орлов прервал меня своим хохотом и я понял, что замужество не является препятствием для любви Прасковьи Александровны. Но я продолжал свою линию, уверяя, что теперь у меня вовсе не станет времени бывать во дворце, поскольку буду жить в деревне, а когда и приеду в Москву, надо с Ломоносовым заниматься другими делами. До отъезда в Арктику дел очень много – не до развлечений. С тем и отбыл к Ломоносову.

НАВЕРХ